Осталось ли сегодня в России место для аристократии или её одиноких манифестантов в лице «аристократов духа», рассказал кандидат социологических наук, свободный исследователь Андрей Мальцев.
Если верить социологам и философам в том, что нас окончательно поглотило общество потребления, то есть ли в таком обществе место аристократизму?
— Сначала надо попробовать определиться с понятиями? Буквально аристократ — это человек, занимающий высокую позицию в обществе не благодаря личным заслугам, а благодаря предкам, принадлежности к определённому знатному роду и т.п. Это группа людей со своей культурой, традициями, принципами общения, со своим языком, социальными, культурными и коммуникативными навыками, ценностями и нормами, с особым отношением к окружающему миру и т.п. Таких аристократов сейчас в России нет, и, слава Богу, их появление не предвидится.
Но слово «аристократ» может использоваться как метафора. В культуре (из книг, фильмов, картин) мы видим его образ, лишённый целостности, меняющийся, раздробленный, иногда весьма причудливый и противоречивый. Вспомним, например, рассказ Зощенко «Аристократка».
Слово «аристократ» по отношению к тому или иному человеку или группе людей применяют, когда обнаруживают (у других или у себя) определённые признаки и свойства аристократизма или того, что принято считать таковым в данное время. Люди видят поведение, которое признаётся похожим на аристократизм (например гордая осанка и величавый взгляд, преисполненный чувства собственного достоинства), и используют это слово. При этом одно и то же свойство может описываться с диаметрально противоположных позиций. Например, гордость может восприниматься как высокомерие; сильное чувство собственного достоинства как чванство, зазнайство, кичливость и т.п.
Преданность групповому аристократическому кодексу (кодексу чести) даже в ущерб себе будет в чьих-то глазах выглядеть недалёкостью, умственной ограниченностью, заторможенностью, тупостью. Аристократическая расточительность, презрение к извлечению денежной выгоды, неприспособленность к расчёту и прагматике легко превращаются в безрассудство, сумасбродство, скудоумие, глупость и прочее, не сочетаемое с классической буржуазной логикой накопления, выгоды, наживы. Кажущаяся лёгкость и беззаботность аристократического бытия вызывает раздражение у трудолюбивых пуритан, а отказ думать о будущем идёт вразрез с житейским здравым смыслом эпохи модерна. Но, с другой стороны, эти качества прельстительны для романтической культуры (страсть и порыв в противоположность рассудочной мелочной заботе о будущем).
Опять же простота нравов средних и низших классов не совмещается со сложными правилами аристократического взаимодействия. Утончённые, вежливые, тактичные, поддерживающие дистанцию формы разговора могут казаться кому-то манерными, неискренними, излишне сложными, напыщенно-ложными и т.п.
Могут быть и другие признаки аристократизма. Он предстаёт публике в разной обёртке, например, в упомянутом рассказе Зощенко это фильдекосовые чулки, зуб золотой, мопсик на руках и неестественные для главного героя рассказа манеры в поведении и разговоре. Сам персонаж рассказа позиционирует себя как простого человека, которому чуждо аристократическое фанфаронство.
Можно сказать, что аристократия не конкурирует, а просто занимает своё место в обществе, возвышается над теми, кто вынужденно находится в ситуации демократической конкуренции?
— Это ещё одна важная черта аристократизма — он существует через противопоставление простому, народному, демократическому. Или, если использовать слова из другого общественно-мировоззренческого дискурса, то получится, что аристократизм может идентифицировать себя только через оппозицию плебсу, черни, быдлу и т.д. и т.п. То есть, когда применяется понятие «аристократ», всегда предполагается оппозиция «высокое — низкое», и не важно, как расставляются оценки. И здесь начинается раздолье для метафорического использования этого слова, например «поэт — это аристократ духа, который возвышается над обывательским мирком». В некоторых рассказах встречаются инверсии (смена ролей или ролевых характеристик), когда, например, в рассказе выходец из низших сословий ведёт себя, как настоящий аристократ, в то время как выходцы из высших страт помечаются знаками упадка, деградации, грязных и порочных привычек и т.п. Понятие «аристократизм» часто работает в пространстве «чистое — грязное», например чистота помыслов истинного аристократа (пускай это даже нищий подвижник) противопоставляется лживости и ханжеству мещанства, чиновничества, богатых людей.
Аристократизм может идентифицировать себя только через оппозицию плебсу, черни, быдлу и т.д. и т.п.
В современных коммуникациях и культуре преобладают положительные смыслы этого слова. Мир аристократов слишком долго был привлекателен для низших и средних слоёв общества, аристократия — это богатство, роскошь, блеск, это рафинированная культура, это коммуникативные навыки, недоступные «простым» людям, даже если последние становятся богатыми (деньги не гарантируют пропуск в аристократическое общество). Это всё осталось в культурной памяти и воспроизводится в многочисленных книгах и фильмах.
То есть это понятие не уходит в прошлое?
— Аристократия была притягательна, и демократические антифеодальные революции не стёрли, не уменьшили эту привлекательность, наоборот, в погоне за «аристократизмом» люди усваивали и осваивали изящную культуру во всех её проявлениях. Неспособность освоить модели, нормы, правила поведения, присущие «белой кости», часто становилась преградой для движения вверх по социальной лестнице. Новые элиты уже не смотрели на происхождение, но присваивали себе культурный капитал аристократического общества. И те, кто не мог приобрести его (например в силу пробелов в образовании), часто не могли проникнуть в высшее общество, как бы им этого ни хотелось. Нувориши лишены доступа в их круг. Следом за ними тянутся массы, создаются стандарты культуры, где в качестве далёкого источника выглядывает аристократическая культура. Усвоение этих стандартов превращается в канал социальной мобильности. При этом сами люди и всё общество меняются.
Вспомним «Пигмалиона» Бернарда Шоу: талантливая девушка из простонародья, желая стать продавщицей в цветочном магазине, учится говорить, как аристократка, но в процессе обучения полностью меняется её тело, вместе с новым языком уходит в прошлое её вульгарность, грубость; меняется её отношение к жизни, принципы, она становится самостоятельной и независимой. Таким образом, аристократическая культура, сама того не желая, превращалась в стимул для «окультуривания широких народных масс».
Окультуривала через вовлечение в сам контекст этого статуса, а не через его формальное достижение?
— Демократическая публика тянулась к аристократическим моделям поведения, и такие модели растворялись в массовом обществе. Отсюда преобладание положительных смыслов в словах «аристократ», «аристократия», «аристократизм». Это своего рода превращение ушедшей в небытие группы в референтную, в некий склад знаков престижа. Аристократическая культура становится частью общества потребления. Но копирование, подражание здесь носит условный характер в зависимости от представлений об аристократизме в той или иной социальной группе.
Настоящей, выросшей из недр феодализма, аристократии нет места в современном обществе. То есть, конечно, могут быть различные варианты, так, например, продолжает существовать мутировавшая английская аристократия, но у этих групп есть свои функции в социально-политической системе и они полностью интегрированы в современное общество потребления, которое ориентировано на мобильность, функциональность и разрывы границ. Застывшая, склонная к самозамыканию аристократия если и нужна современному обществу, то просто как способ указать на непрерывность исторического процесса, в котором настоящее медленно вытекает из прошлого, тем самым удостоверяя подлинность и стабильность настоящего (существующей политической системы, например).
Но в России такого в принципе быть не может, в силу известных обстоятельств. Для формирования истинной аристократичности, её выкристаллизовывания нужны столетия, которые уже потеряны в годы революционных потрясений, а ждать появления новой «белой кости» ещё долго, да и не нужна она по большому счёту, зачем кормить свору бездельников в обществе, где много бедных и нищих, аристократия в России сейчас — это просто нефункционально, это шаг в позапрошлый век. Такие современные общества, как США, хорошо обходятся без неё. Если, конечно, не путать аристократию и элиту. Последняя существует в любом современном обществе, но здесь много сложных проблем, особенно для России.
То есть у нас слово «аристократия» может найти иное применение?
— Социальная структура России ещё очень неустойчива, и разговоры об аристократизме могут быть использованы при построении идентичности тех или иных социальных групп. Сама идея аристократии, по крайней мере в России, живёт как достижение некоего состояния, возвышающего над толпой, через оппозицию к «быдлу» (в интернете их называют «небыдло»).
Метафора аристократичности связана с властью и господством. Это не прямое физическое насилие, это насилие мнения, это символическая власть, когда господство осуществляет себя как нечто само собой разумеющееся
Культурные различия между элитой и остальной частью общества минимальны, демократические процедуры тоже легитимности власти не добавляют, священной веры в начальство в народе давным-давно нет и уже не будет. Средний класс тоже не может «опознать» себя. Поэтому в ход идут разговоры об аристократизме, что является своего рода самоназначением (здесь можно вспомнить, что писал Бурдье про самоназначение себя в качестве «представителя народа»).
Метафора аристократичности связана с властью и господством. Это не прямое физическое насилие, это насилие мнения, это символическая власть, когда господство осуществляет себя как нечто само собой разумеющееся, естественное в глазах властителей и подчинённых, это реальность, которая создаётся при помощи слов.
И таким самопровозглашённым «аристократом» может стать каждый?
— Люди могут использовать слово «аристократ» по отношению к себе или присваивать его признаки (например, создавать сообщения типа «я и моё окружение — люди с достоинством и честью»), когда хотят дистанцироваться от низших классов и групп. С другой стороны, оппозиционно настроенные граждане через такое самономинирование выражают презрение к власть предержащим и послушному народу. Вроде как невежественная толпа поддерживает невежественных правителей. Но большой разницы в этом отношении между оппозиционерами и государственными служащими по большому счёту нет.
Есть люди и социальные группы, которые совершено не против того, чтобы видеть себя в качестве аристократов, если не родовитых, то хотя бы «аристократов духа», заботящихся о культурных ценностях в противовес невежеству со стороны государства и социальных низов, или пекущихся о государственном благе среди всеобщего бардака и эгоизма (этакое «новое дворянство»), или радеющих о свободе среди всеобщего холопства
Возможно, подобного рода дискурсы спонтанно направлены на поиск идентичности, связаны со стремлением наметить границы своей социальной группы или своей самости. Может быть, это просто жлобство, своеобразная игра, желание почувствовать себя элитой, даже если для этого нет легитимных оснований, то есть такой способ самоудовлетворения (особенно для людей с относительно невысоким статусом). Трудно сказать. Но, как бы то ни было, есть люди и социальные группы, которые совершено не против того, чтобы видеть себя в качестве аристократов, если не родовитых (хотя и это присутствует, например при репрезентациях себя в качестве потомственного интеллигента, горожанина и т.п.), то хотя бы «аристократов духа», заботящихся о культурных ценностях в противовес невежеству со стороны государства и социальных низов, или пекущихся о государственном благе среди всеобщего бардака и эгоизма (этакое «новое дворянство»), или радеющих о свободе среди всеобщего холопства.
Таким образом можно заявить и обосновать свои права на высшие позиции в обществе, или обосновать претензии на власть, или в конце концов в случае с бюджетниками обосновать требования государственных дотаций, дополнительного финансирования. Или просто получать удовольствие и самоудовлетворение при фиксации своего презрительного взгляда на быдло и рабов. Здесь много риторики и пустозвонства, которые ещё не понятно к чему приведут. Сейчас идёт дискурсивная игра в пространстве оппозиции «высшие — низшие». Иногда она проходит на грани социального расизма. Но вряд ли подобные игры приведут к осуществлению желаемого — современное общество тяготеет к демократии и выравниванию изначальных позиций. В любом случае никакой аристократии не появится и не предвидится.
