Война. Десятки тысяч советских детей оказались за колючей проволокой нацистских лагерей. Болезни, голод, непосильный труд, издевательства удалось пережить немногим. Уцелел лишь каждый десятый.
Надежде Щелоковой повезло. Она осталась жива. Нацистский лагерь в белорусском городке Слуцке оставил в ее памяти страшные воспоминания.
«Лисичкин гостинец»
– Надежда Ивановна, вы ведь были совсем маленькой, когда началась Великая Отечественная.
– В 1941 году мне исполнилось всего три года. Но детская память оказалась на редкость цепкой. Сама удивляюсь. Я помню все, что происходило вокруг, настолько ясно и хорошо, словно это было вчера.
– Жили в деревне?
– В Смоленской области, недалеко от города Ярцево, в Духовщинском районе. Деревенька глухая. Сегодня ее уже и в помине нет. Родители мои были колхозниками. Мама работала в поле, а отец – в лесу. Он часто приносил мне замороженный белый ситный хлеб, что оставался от обедов, и называл его «лисичкиным гостинцем».
– Жили бедно?
– А кто в то время жил богато? Соломенный дом. Земляной пол. Помню, что его лопатой чистили. Я была худенькая, тощая, но егоза, каких поискать. На месте совсем не сидела.
– Помните начало войны?
– Разумеется, 22 июня я не помню. Но в один из дней мы увидели в небе тучу немецких самолетов. Бомбардировщики летели в сторону Москвы. На улицу высыпала вся деревня. Тишина, только натужный вой моторов. А потом раздался гул от взрывов. Когда самолеты шли обратно, мама схватила меня за руку и подальше от беды домой затащила.
– Отца забрали на фронт?
– Он ушел вместе со всеми. А потом попал в плен под Ржевом.
– Возле вашей деревни военные действия велись?
– Нет, боев не было. Но войска шли. Помню, стоим возле околицы, а мимо солдатики на запад идут. Бравые, молоденькие, в касках, а сзади целая телега котелков. Спустя неделю они возвращались обратно. На телеге вместо котелков раненые. Один бедолага, весь перевязанный, все смотрел, словно прощался. А потом появились немцы.
«Пьяница» – страшное оружие
– Многие из тех, кто тогда оказался в зоне оккупации, вспоминают, что передовые части вермахта, те, что участвовали в боях, особо не лютовали на захваченных территориях?
– Это действительно так. Сначала появились мотоциклы, но проехали мимо. Потом пришли солдаты. Автоматы на шее, белые исподние рубахи, рукава закатаны: «Матка, яйко, млеко». У нас петух красивый был, большой, с огромным ярким хвостом. Немец за ним погнался, а я давай кричать, петю защищать. Фашист на мать злобно закричал: «Киндер, цурюк!» Мол, забери ребенка, и автомат поднял.
– Немцы останавливались в вашей деревне?
– Даже жили в нашем доме. Солдаты спали на полу. Когда мама меня ночью в туалет водила, приходилось перешагивать через них. Один из немцев как-то сахаром угостил. Мама испугалась: «Не бери». Но я взяла.
– Зверства нацистов вас затронули?
– После того как ушли передовые части, в деревне появились эсэсовцы. Стали выявлять партизан, коммунистов. До сих пор стоит перед глазами женщина, мать двоих детей. Почему ее повесили, не знаю. Но зрелище страшное. А однажды и мы чуть не попали под раздачу. Мама ходила в лес, нарвала ведро голубики. Ягода с подвохом: за раз много есть нельзя. Ее у нас еще называли «пьяница». Немецкий солдат увидел, отобрал и съел почти полведра. Спустя пару часов у него живот скрутило. Маму чуть не забрали. Хорошо, староста вступился, объяснил, как дело было. А потом пришла весточка от папы, что он в плену. И мама пошла его вызволять.
– Из плена?
– Немцы иногда отпускали солдат, если за ними родственники приходили. Но ему все равно потом пришлось прятаться в колодце. По ночам вылезал. Помню, целовал нас с мамой. Спустя время все равно воевать ушел. Да так и погиб.
А вместо счетных палочек – вши
– Осенью 1941-го немцы вас вывезли из деревни. Вы уже знали, куда и зачем?
– Нет, конечно. Пригнали грузовики, погрузили в кузов и отвезли сначала в соседнюю деревню. А потом в Ярцево (Смоленская область). Я тогда заболела одновременно тифом и корью. Помню, сижу в чужой избе на печке, а внизу немцы за столом ужинают, смеются, ноги на стол задрали. Мне так захотелось блинов со сметаной.
Мамочку прошу: «Принеси мне блинов». И она их достала. Но поесть я не смогла: они мне горькими показались. Такое бывает при тифе. А потом нас погрузили в вагоны. Голый деревянный пол, нары. Ночью просыпаюсь – рядом женщина холодная лежит, мертвая. Я в крик. Спустя несколько дней привезли в Слуцк, в лагерь.
– И вы оказались за колючей проволокой.
– Вышки, собаки. Бывший военный городок стал концлагерем сначала для военных, а потом для гражданских. Два этажа, в казармах сколоченные из досок нары. Конец ноября, на улице холод. А на третьем ярусе нар духота страшная. Кушать давали баланду с непонятной травой и малюсенький кусочек хлеба. Я все время просила у мамы еду.
До сих пор, как проголодаюсь, перед глазами встает эта картинка из детства. Мама по ночам вместе с другими женщинами делали подкопы под колючей проволокой и ходили в город просить еду. Однажды ее подстрелили. Она прибежала в казарму, легла, меня на себя положила: вроде как мы вместе спим. А у нее вся рука в крови была.
– Дети в любой ситуации остаются детьми. Наверняка хотелось и пошалить, и поиграть?
– У нас игры интересные были. (Смеется). Надзиратель, толстый холеный красномордый немец, в отутюженных галифе, сверкающих сапогах и огромной фуражке постоянно мимо прогуливался. И мы с другой девочкой придумали развлечение: плевали ему на голову – кто больше попадет. Мама увидела, перепугалась, отругала нас. А еще я там считать до двадцати пяти научилась. Вместо счетных палочек использовали… вшей. Никогда больше не видела таких жирных, белых противных насекомых.
– На ваших глазах погибали люди…
– Да, умерла мамина сестра Акулина. Мы нашли простынь и завернули ее. В яму укладывали по пятьдесят-семьдесят человек. Когда тело опустили, оно неровно легло. Ее дочь Надя хотела спрыгнуть, поправить, но ее удержали.
Погибали в основном от голода и отравлений. Как-то старичок, маленький совсем, стоял в очереди в туалет и не утерпел. Надзиратель заставил его все руками собрать. А потом этот дедушка провалился со второго этажа в туалетную дыру и умер.
Все знали про газовые камеры
– Из лагеря вас отправили в Германию?
– В Слуцке мы прожили почти полтора года. Весной 1943-го нас повезли в Германию. В городе Поставы всех выгнали из вагонов и отправили в баню. Люди испугались, все знали про газовые камеры. Стали прощаться. Плачь, стенания, кошмар. Но обошлось. Нас действительно помыли, одежду прожарили и повезли дальше.
Следующая остановка была в городке Шарковщина. Поезд встал посреди поля, и всех выпустили на волю. Прошел слух, что будут отбирать детей. Их отправят на забор крови для раненых немецких офицеров. Мама переживала страшно.
Неподалеку расположились несколько немцев военных, они что-то обсуждали. Главным был высокий, красивый офицер. Женщины поползли к нему на коленях, чтобы детей не отбирали. Не знаю как, но нас отдали польским панам в батрачество. Они обеспечивали немецкую армию продовольствием, рабочих рук не хватало.
– И как долго вам и маме пришлось работать на хозяина?
– Не очень. Работа, конечно, была тяжелой. Мама косила, жала рожь, таскала на себе мешки с мукой. А я пасла телят в поле. У меня постоянно ноги были мокрые, часто болела. Однажды мама на рынке познакомилась с крестьянином, русским мужичком Лукьяном Ивановым, и он предложил ей сбежать от пана к нему. Лукьян обрабатывал свои десять гектаров земли, ему нужны были помощники. Однажды ночью мы с мамой собрали свои нехитрые пожитки и ушли. А потом немцев вышибли из Белоруссии.
– Война для вас на этом закончилась?
– Нет, как-то раз мы с мамой отправились в лес за щавелем. И увидели в небе немецкий самолет. Летчик заметил две маленькие фигурки на земле. Развернул машину и решил, видимо, нас убить. Я смотрю, как на меня с воем несется стальное чудовище, а в кабине, улыбаясь во весь рот белыми зубами, сидит фашистский гад и стреляет, стреляет, стреляет…
