Директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский выступил на совместном заседании Клуба депутатов и Клуба промышленников и финансистов «Строгановский». Известный во всём мире эксперт в области искусства рассказал о взаимоотношениях музеев и церкви, непростом диалоге с потомками бывших хозяев коллекций, о своём отношении к современному искусству и историю о том, как Прикамье могли покинуть деревянные боги. После выступления Пиотровский ответил на вопросы участников мероприятия.
О спорах музейщиков с потомками
Бывают разные потомки бывших хозяев коллекций. Предки московских меценатов Морозовых, Щукиных регулярно с нами судились, пытались арестовать наши экспозиции. Потом мы, конечно, с ними подружились и делали выставки вместе, но для этого нужно было победить во всех судах. При этом Строгановы, с чьей династией переплетена история Пермского края, например, ни разу не потребовали от нас вернуть свои картины. Наоборот, они привозят их в музей, выделяют деньги, чтобы их коллекция содержалась хорошо.
Пермская деревянная скульптура
Мы сейчас с вами говорим, а я уже думаю, как пойду в Пермскую художественную галерею и посмотрю на деревянных богов и ещё раз порадуюсь, что они от вас не уехали. Мало кто знает, но после войны они очень легко могли покинуть Прикамье, когда планировалось создать супермузей в Москве. Тогда была записка от директора одного из крупнейших музеев столицы о том, что в новую институцию нужно передать пермскую деревянную скульптуру. Но этим планам не суждено было сбыться.
Музеи и церковь
Интересно посмотреть на то, как в Пермском крае развивается история с переездом картинной галереи из Кафедрального собора. Для нас, музейщиков, это очень больная тема. На совещании президиума Союза музеев России в Перми мы приняли решение просить наложить мораторий на исполнение закона (имеется в виду ФЗ № 327«О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности». — прим. ред.), который в условиях кризиса становится очень трудно выполнить. Если музей выезжает из здания бывшего храма, то ему должно быть предоставлено аналогичное помещение. Данный пункт прописан в этом же документе. Поэтому мы пытаемся приостановить некоторые передачи. На самом деле это действенный аргумент. Например, Исаакиевский собор не передали церкви, хотя такие разговоры были, поскольку, когда посчитали, сколько стоит его содержание, стало ясно, что сегодня это сделать невозможно.
В России по-разному происходят процессы передачи зданий бывших храмов. Но, кажется, приходит понимание, что слишком большое упорство в заполучении церковью имущества идёт только во вред РПЦ. Не нужно забывать, что на протяжении всего богоборческого периода хранителями религиозных знаний были в том числе музеи. Именно они хранили в своих фондах церковные реликвии, сохраняли сами здания от разрушений.
На самом деле существует много рецептов того, как можно жить двум институтам вместе. Есть пример, связанный с серебряным надгробием Александра Невского. После революции, когда в 1920-е годы его собирались конфисковать и переплавить, рискуя жизнью, руководители Эрмитажа и Русского музея сумели убедить власти не делать этого, объясняя художественную ценность надгробья, как памятника работы русских ювелиров.
Другая история связана с церковью Зимнего дворца. Мы договорились, что время от времени, до начала рабочего дня отец Владимир будет у нас служить. Причём он придумал оригинальное содержание этой службы. У него есть синодик, в котором записаны имена всех, кто работал и работает в Зимнем дворце. Он читает молитвы за упокой и за здравие этих людей.
О современном искусстве
В Эрмитаже есть целый проект, посвящённый современному искусству. Нас за это хвалят, говорят, что мы повернулись к современному искусству лицом. На самом деле это произошло раньше, у нас ещё Екатерина II покупала современное искусство, опираясь на собственные вкусы. Это были её современники — Жан-Батист Грёз, Джошуа Рейнольдс, Райт из Дерби. Так что такая традиция у нас есть.
Некоторые считают, что современное искусство ни на что не похоже, у него другой язык, который понимают только посвящённые, поэтому для него должны строиться отдельные здания. Но в таком универсальном музее, как Эрмитаж, видно, что ничего особенного в современном искусстве нет.
В прошлом году мы провели фестиваль современного искусства «Манифеста». Его куратор Каспер Кёниг задумывал экспозицию как диалог с коллекцией Эрмитажа. Часть вещей была помещена в Зимнем дворце, в коллекции музея, другая — расположилась в новом крыле главного штаба. У нас получилось представить все темы современного искусства без скандала, хотя на «Манифесте» выставлялись и портреты авторов-гомосексуалистов, и фотографии с Майдана и т.д.
Была абсолютно прекрасная идея — создать в Перми столицу современного искусства. Её очень трудно исполнять, но у любого города должно быть своё амплуа. Возьмём Венецию, которая изначально торговала со всем миром и участвовала в завоеваниях. Потом это всё разрушилось, и они придумали карнавал, благодаря которому её знает весь мир. Со временем это тоже всем наскучило, поэтому они сделали у себя столицу современного искусства, в которой проходят одна за другой биеннале. Они изобрели амплуа города, которое стало интересно всему миру. Такая же история и с музеем в Бильбао. В России нет столицы современного искусства, поэтому Перми нужно продолжать воплощать эту идею. Мы готовы всячески поддерживать это и на уровне межмузейного сотрудничества.
Международная политика и искусство
Музейные сложности с Америкой начались задолго до того, как обострились наши политические отношения. У нас уже четыре года нет музейных обменов с США. Один из первых звоночков был, когда суд в Соединённых Штатах Америки принял решение по поводу библиотеки Шнеерсона, которая находится в Москве. Американские хасиды хотят, чтобы она была передана им. Этого, естественно, не произошло, поскольку противоречит европейскому международному праву.
Другой наш традиционный «враг» — это Великобритания. Много лет у нас вообще не было больших обменов с этой страной. Но в последние годы пошли проекты один за другим. Были выставки работ Захи Хадид, картин Фрэнсиса Бэкона. Перед этим была экспозиция из коллекции Роберта Уолпола, первого премьер-министра Великобритании. Он собрал огромную коллекцию, которую оставил детям. Потомки со скандалом продали её Екатерине II, теперь она хранится в Эрмитаже. Мы договорились с предками сэра Уолпола сделать большую выставку в его замке, чтобы вещи повисели на том месте, где они раньше были. И это всё, несмотря на достаточно сложные взаимоотношения с Англией. Но никто и полуслова не произнёс, что это вообще-то наши картины и не нужно ли их вернуть.
Мы создали с коллегами сенсацию в дни празднования юбилея Эрмитажа, когда была привезена в музей скульптура речного бога из Парфенона. Эта вещь никогда за пределы Великобритании не выезжает, поскольку греческое правительство совершенно официально требует её возврата. Но мы смогли договориться с Британским музеем. При этом всё делалось втайне от журналистов и английского правительства. Эта выставка стала символом музейной солидарности, того, что политические разногласия не должны вмешиваться в проблему доступности искусства.
